Стремительно летят годы. Канули в лету многие события из жизни нашей родины. Но никогда не сотрутся из памяти народной страшные годы Великой Отечественной войны 1941-1945 г г. Все мы знаем, каким тяжелейшим испытанием явилась эта война в жизни нашего народа, и какой ценой досталась победа над фашизмом. Цена победы поистине безмерна. Нам, рожденным в мирное время, очень важно знать и помнить о тех, кто отстоял свободу, честь и достоинство нашей великой Родины.
Мы, наследники Великой Победы — преклоняем головы перед ратным подвигом солдат Отчизны. Низкий поклон всем, кто на своих плечах вынес все лишения военного лихолетья и победившим смерть.
Сегодня мы публикуем воспоминания участника ВОВ Гашимова Сафара Гашимовича из села Ихрек Рутульского района, записанные рукой его внучки Гашимовой Рейхан.
Боевой путь рядового солдата из села Ихрек Рутульского района Гашимова Сафара, участника Великой Отечественной войны, начался в Саратове. Дорогами войны он дошел до Украины.
— Повестку из военкомата получил, когда враг был остановлен у Моздока и отступал из Кавказа. Оставив свою семью, малолетних детей, которых у него на тот момент было трое, престарелого отца Гашима на попечение жены Зубаржат, прибыл на призывной пункт. Вот что дед рассказывал: «Нас рассортировали на годных и на негодных. Меня признали годным после долгого спора врачей.
Нас, призывников из Рутульского района, было сто человек, шли мы пешком, а на арбе везли пожитки призывников. Односельчан из Ихрека было человек десять. Не доехав до селения Мискинджи, трое из односельчан взяли свои вещевые мешки с арбы и стали уходить в сторону Мискинджи. Вслед им мы кричали: «…война идет не на юге, а на севере». Не оглянувшись, они продолжали свой путь. Среди нас находился несовершеннолетний подросток из Ихрека Имамалиев Абдулайиз, которого призвали по ошибке чиновников. Мы попросили его присоединиться к ним, он наотрез отказался, сказав «лучше умереть солдатом, чем остаться трусом». Этих имен не хочу называть, все они после войны занимали высокие должности в колхозе — двое вслед друг за другом стали председателями колхоза, а третий заведующим фермой. Жаль, у нас с собой оружия не было, а то расстреляли бы мы этих дезертиров, которые уронили честь горцев земляков.
Через несколько дней нас из Дербента отправили эшелоном на войну совершенно в другую сторону, на юг в Грузию — мы оказались на родине Иосифа Сталина. В городе Гори нашего юного героя комиссовали, мотивируя тем, что Абдулайиз слишком молод, чтобы быть бойцом. Молодой смельчак вновь отказался вернуться в родное село, даже наши уговоры вернуться не имели успеха, он продолжал служить месяц, ходил на учения с нами. На одном из учений командир вызывает его и конвоем отправляет в Дагестан. Так наш юный герой не смог воевать с врагом. В городе Гори нас повели на экскурсию в дом отца И. Сталина.
Перед отправкой на фронт нас снова повели на экскурсию в столицу Грузии — Тбилиси. В Тбилиси увидели в центре города подпольную типографию, которая печатала первые номера «Искры» — газеты социал-демократов России. После короткой службы снова нас погрузили в эшелон и отправили в Саратов. Там мы были около месяца. Среди моих земляков был Бабаев Баба, он был не здоров, ни ел и много переживал за детей — у него было четыре девочки. Наши старания отвлечь его от пессимизма были тщетными. Последний месяц почти не ел и умер. Большинство из нас были мусульманами, среди нас были знающие коран. Мы похоронили его по мусульманским обрядам.
После окончания учений наш полк отправили на передовую линию обороны. Не доезжая пятидесяти километров до линии фронта, мы увидели душераздирающую картину. На обочине дороги лежала молодая женщина, её окровавленную грудь сосал живой грудной ребенок, у пожилых солдат непроизвольно потекли слезы, наверное, они вспомнили своих детей. Один из бойцов пытался поднять ребенка, но зычный голос командира остановил его.
Ночью мы заняли передовые позиции. Утром следующего дня наши штурмовики после артиллерийского обстрела обработали вражеские линии обороны. После чего пехота с танками впереди пошла в атаку. Нашим противником оказались не немцы, а румынские солдаты, одетые в форму синего цвета. Поле боя было усеяно трупами, но среди них были и раненые. Кто-то из бойцов пытался убить прикладом винтовки раненого врага, но командир, угрожая пистолетом, остановил солдата, сказав, что «Красная Армия не воюет с пленными и ранеными». Кто убьет раненого и пленного, того ждет военный трибунал, который был беспощаден вплоть до расстрела.
Нас часто спрашивали, не боялись ли смерти? Конечно, все боялись на первых порах. При вое снарядов, свисте пуль, взрыве бомбы пригибались, но со временем все привыкли к звукам войны. К этому нас приучали командиры и старослужащие солдаты. Высший командный состав часто приходил на передовые позиции. Они знакомились с нами, беседовали, давали ценные советы, расспрашивали как дома, сколько детей, многое рассказывали о себе, о своих первых боях со времен первой мировой войны, чем отличались немецкие солдаты первой мировой войны от современных. Они говорили нам, что свист своей пули и вой своего снаряда никогда не слышен, всегда свистит и воет пуля и снаряд, летящий мимо тебя.
На первых порах наша дивизия несла при наступательных операциях огромные потери ранеными и убитыми. В основном она была сформирована из жителей Южного Дагестана и Азербайджана, большинство из нас были безграмотными, не умели ни читать, ни писать, не знали где север, где юг, не знали ни одного русского слова. А командирами и сержантами были русские. Мы долго не понимали команд: стой, кругом, назад, ложись и т.д. Когда шли в атаку, некоторые вырывались вперед. Противник вел кинжальный огонь, а мы не понимали команды командиров, из-за чего несли большие потери убитыми и ранеными. В первых сражениях мы шли в атаку во весь рост без остановок, а нужно было идти, пригибаясь, короткими пробежками, не прямо, а зигзагами, иногда по-пластунски.
Однажды прибыл к нам на передовую член политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК Азербайджана М. Багиров. Мы рассказали о наших бедах. Узнав о положении на фронте, он потребовал от командования, чтобы командовали нами младшие командиры. Тогда командирами отделений, взводов и рот были назначены выходцы из Кавказа, команды которых мы стали понимать. После этого резко снизились людские потери, боеспособность нашей дивизии намного возросла.
Лобовые атаки не приносили атакующим успехов, только увеличивались потери, а когда переходили во фланговые, атаки заканчивались занятием вражеских окопов и траншей.
Первый бой никогда не забуду. Шли в ночной тьме, держали пояса шинелей друг друга, чтобы не потеряться. Сначала преодолели наши противотанковые рвы. Склоны рвов были крутые, мы находили на ощупь металлические скобы, вбитые на склонах. Эти скобы заменяли лестницы и по ним поднимались наверх. Со стороны противника стреляли, пускали осветительные ракеты, ночь становилась днем. Когда ракета освещала местность, мы сразу припадали к земле, так занимали свои передовые позиции. Утром штурмом овладели неприятельские позиции. Несмотря на это мы понесли большие потери. Кроме раненых и убитых наша рота недосчитала 12 человек без вести пропавших. В первом же бою я потерял своего шурина Моллаахмедова Меджида. Нас всегда спрашивали, приходилось ли отступать? Наши войска стойко оборонялись, если мы отступали бы, то все кончилось бы поражением. Эта оборона привела к победе под Курском. Мелкие маневры совершали на передовой, но глубоких отступлений в свой тыл не совершали.
При занятии новых позиций солдат старался рыть окоп, враг часто предпринимал контратаку. Окоп нас спасал от вражеских пуль, кто не успевал, тот получал ранения или смерть. Особо опасными становились авиационные налеты, они не давали голову поднять, так как поливали огнем пулеметов сверху, еще на неготовые окопы. Пехотинцу оторваться от подразделений на сто-двести метров вперед нельзя — он становился мишенью, его обстреливал враг со всех сторон. Кроме стрелкового оружия у нас были осколочные гранаты, противотанковые и зажигательные бутылки, предназначенные для танков и самоходок, у командиров еще был пистолет.
В одном из боев вражеский танк приблизился к нашим позициям. Поблизости не было ни орудия, ни танка. Немецкий танк приближался, нельзя было пропускать к нашим окопам. Наш боец выстрелил из противотанкового ружья в гусеницу танка, гусеница разорвалась, танк остановился, затем развернулся к нам боком. В это время из люка башни танка высунулся немец, пытался сверху осмотреть гусеницу, в это время я нажал на спусковой курок винтовки, немец свис головой вниз с башни, затем башня танка развернулась в нашу сторону и в нас стали стрелять из пулемета и пушки. Снаряды разрывались, не причиняя вреда. Вскоре мотор танка заглох, стрельба прекратилась, на нашу стрельбу танк не отвечал. Мы стрельбой не давали немцам высунуться из танка. Наши смельчаки по-пластунски приблизились к вражескому танку и смогли его поджечь. Наши солдаты предложили экипажу немецкого танка сдаться, они согласились. Оказывается, у немцев кончились боеприпасы, хотели ночью покинуть танк и вернуться к своим. Четырех членов экипажа взяли в плен, а пятый — убитый, оказался командиром танка немцев.
В очередном наступлении я с двумя бойцами оторвался от наступающей роты далеко вперед, враг вел ожесточенный огонь, мы не услышали команду «ложись», обернувшись назад не увидели никого, но ответная стрельба с нашей стороны велась, вокруг свистели вражеские пули, прижавшись к земле начали окапываться. Долго ждали своих, спустя некоторое время нас позвали назад. При нашем отходе нас прикрывали огнем. Вернувшись в свои окопы, вместо похвалы мы услышали ругань и гнев командира. Оказывается, один из товарищей остался лежать на поле боя, мы двое вернулись за товарищем и обнаружили его тяжело раненным, ранили его на обратном пути, приволокли к своим. Оставлять раненого на поле боя без помощи считается позором и военным преступлением, а его мы не заметили на обратном пути, думали, что тоже ползком следует за нами.
Все боятся быть убитыми в первые дни войны, но со временем страх проходит сам по себе. Нам не давали пользоваться трофейным оружием, ссылаясь на то, что со временем боеприпасы закончатся. Не всегда найдется их на поле боя. Не разрешали пользоваться обмундированием с убитых, их вещами: часы, медали, ордена, деньги и др. Все это считалось на войне мародерством и каралось трибуналом, трибунал полагался и за мародерство в отношении гражданского населения. Каралось трибуналом за нечеловеческие отношения с ранеными и пленными противника.
Награждали солдат за смелость, мужество, стойкость при обороне, за выполнение особых боевых задач, за взятие укрепленных пунктов, высот и т.д. Еще награждали за солдатскую находчивость. На одном из укрепленных пунктов наша рота держала оборону. Нас не сменяли долго. Однажды утром нас сменила вновь прибывшая рота. Покинув боевые порядки, нашу роту отправили на отдых, где мы расположились в 3-5 километрах от передовой. Командир велел нам расположиться в тени многоэтажного здания. День выдался жаркий. Я настоял на том, чтобы командир местом отдыха выбрал небольшой лес недалеко от здания. Не успела рота заснуть, дальнобойная артиллерия крупного калибра противника обрушила снаряды на здание, за считанные минуты здание сравнялось с землей, видели только груды кирпича и пепелище пожара. Наверное, вражеские наблюдатели следили за нашими передвижениями. За такую находчивость, я получил медаль «За отвагу».
Пехота без поддержки танков не умела долго обороняться, и также танки без пехоты. Автоматные и пулеметные очереди не позволяли противнику подбираться к нашим танкам. При обороне пехота помогала танковому экипажу зарыться в землю, а над землей оставляли вращающую башню с орудием. Так боевая машина превращалась в недоступную, невидимую крепость для авиации и артиллерии врага.
За два года войны я много наблюдал воздушных боев между истребителями противников. Это было интереснейшее зрелище. Настоящими помощниками пехоты были штурмовики. Они штурмовали вражеские позиции, наносили большой урон окопам и блиндажам врага бомбами, стрельбой из пулеметов сверху. Нам становилось легко выбивать врага с их линии обороны. Большой ужас наводили на врага залпы реактивной артиллерии «Катюш», после их налета враг деморализовывался.
Так с тяжелыми боями дошел до государственной границы с Чехословакией. Здесь в одном из наступлений, поднимаясь из окопа в атаку, моя правая рука не подчинилась моей воле, свисла, я не почувствовал боли, затем почувствовал тепло на правом локте. Снял шинель — из рукава рубашки показалась кровь, был раздроблен правый локтевой сустав руки. Пуля, задев полы шинели с левой стороны, прорезала, словно ножницы, рубашку. Прибежавшая санитарка завязала рану и привела в полевой лазарет. Здесь на границе я встретил землячку из Леваши, которая обрадовалась, встретив земляка, и она же наложила гипсовую повязку, строго предупредила не снимать ни в коем случае до госпиталя. Она как сестра давала советы и напутствия. Сказала, что если в Дагестане встретите левашинцев, то передайте им привет от даргинки Марьям из Леваши, что жива и здорова.
Вместе со мной были еще трое легко раненные бойцы. С винтовками и с соответствующими бумагами мы покинули Чехию. Нам дали винтовки на всякий случай, если встретимся с бандеровцами. На западной Украине они много доставляли хлопот для Красной Армии, они пособничали немцам, были злейшими врагами нашей страны.
Для нас война кончилась, а страна продолжала еще воевать год с лишним. Командир дал нам советы идти строго на восток, ночевать в населенных пунктах и там же находить пищу, спрашивать дорогу у населения. Почти месяц мы бродили по лесам и полям Украины, не находя госпиталь. У меня в ране появился зуд. Он не давал мне спать. Еще землячка мне советовала, ни в коем случае не открывать повязку. Я не вытерпел, стал ковырять повязку на месте зуда, продырявил повязку острием ножа, показался гной с личинками, острием ножа вытащил из раны всех личинок, затем присыпал золой махорки, забинтовал рану чистым бинтом, зуд прекратился, мне стало легче.
Наконец один из нас на лесной поляне заметил над верхушками деревьев красный флаг, и двинулись в направлении флага. Нас остановили часовые и спросили, кто такие? Мы ответили, что раненые, ищем госпиталь. Один из часовых осмотрел нас и повел внутрь здания, здесь у нас взяли оружие и бумаги, накормили нас и посадили на штабную автомашину, повезли в госпиталь.
Почти три месяца я пролежал в госпитале. В госпитале я увидел заботу врачей, медсестер, сиделок о раненых. Ранение было легкое, потому не нуждался в особом уходе. Я видел человеческую заботу этих простых русских женщин и девушек. Они нас чистили, умывали, кормили ложкой как маленьких детей, такую заботу я не видел дома, они заменяли наших матерей и сестер. В госпиталях нас не делили на русских и нерусских, мусульман или христиан. Часто говорили нам: «…вы оставили семьи, проливаете кровь за нас, за нашу землю». Такие же слова услышали, когда посещали их деревни. За их заботу, за такое отношение к нам я благодарен всем фронтовым женщинам. Находясь на фронте, я не думал, что вырвусь из этого ада, увижу семью, родных.
После лечения направился домой. Приехав домой, увидел на дверях замок, ночевал у родственника Габибуллаха. Там и узнал, что семья живет в Азербайджане в селении Кюрдамир, куда я и направился.
Эта война из нашей семьи вырвала девять человек. На полях сражений остались убитыми и без вести пропавшими семь человек: дядя и два брата жены, мой брат и отец. Отец умер от сыпного тифа под Каякентом на трудовом фронте. Вернулись живыми я и зять.
Зарема Исрафилова
